Громов. Хозяин теней. 6 [СИ] - Екатерина Насута

— Ну… будем вместе тогда.

— А тебя за что? — уточнил Орлов и, подпрыгнув, уселся на стол.

— За социалистические взгляды и неуважение, — я подумал и решил, что вариант в целом и неплохой. А потому залез и уселся рядом.

— Георгий Константинович?

— Он самый. Главное, вроде ж мирно говорили… а потом вот.

— Привыкай. Он так всегда. Тот ещё лис. Сперва начнёт крутить, мол, надо учиться думать, отстаивать свои взгляды, выражать их и всё такое-этакое. А чуть начнёшь и всё… или голос повысил на учителя. Или дерзить вздумал. Или ещё. Радует, что порку тут запретили, а то он бы и розги применить не отказался.

Ну тогда бы, пожалуй, моя учёба тут и завершилась бы.

— Я так понял, он из ретроградов?

— Точно. Хуже Димкиного папеньки, хотя и тот изрядный, но чего от некроманта ждать.

Понятия не имею, я вообще с некромантами не очень, чтобы знаком.

— Поэтому запомни, — Орлов поднял палец. — На его уроках есть одно правильное мнение и одна правильная позиция.

— Его? — уточняю так, для поддержания беседы.

— Именно. Особенно для тебя с приятелем.

— Почему?

— Потому что вы из простых, — Орлов сказал это спокойно, обозначая факт. — Он… в общем, он полагает, что всякому человеку отведено его место. И Господь сам назначил, кому и кем быть. И потому на этом месте надлежит и оставаться. Там, хлебопашцу — землю пахать и хлеб растить. Рабочему работать. Ну и так далее. А вот те, которые в гимназии лезут, они порядок нарушают. Понимаешь?

— Понимаю, — я подавил вздох. — И социалистов он тоже не любит?

— На дух не переносит. Полагает, что они — слуги нечистого, которые несут в мир хаос и смуту. Ну и тоже порядок нарушают. У него про порядок вообще… смотри, когда появляется, на столе должен быть учебник. В самом углу парты. Ниже — тетрадь. В ней — два листа промокашки. Ещё химический карандаш допустим, перо, чернильница. Если будет что-то лишнее, точно вызовет и начнёт по всем темам мучить, а потом скажет, что в голове каша от беспорядка на столе. А если чего-то не хватит, то точно сядешь дополнительно писать эссе на какую-нибудь тему, чтоб от забывчивости полечиться. Но так-то он вежливый. Оскорблять не станет.

И без оскорблений утопит. Тихо да мирно.

Цивилизованно.

— Спасибо.

Вот интересно, можно ли вычёркивать Георгия Константиновича из числа подозреваемых? Сдается, что нет. Люди ведь носят маски. А маска упёртого ретрограда — очень удобна. Никто ж не станет подозревать такого в деятельном сочувствии.

Нет…

Посмотрим.

— Так за что тебя-то?

— За карты, — Орлов и не подумал притворяться невинным. — Специально притащил, чтоб традицию не нарушить. А тут ты!

— Извини. А что, карты нельзя?

— Это смотря какие… и смотря, кто поймает. На деньги ни во что играть нельзя. Ты это учитывай, если даже предложат. Тут-то с большего народ толковый, но всегда найдутся… ну, любители пошутить.

Это Орлов произнёс тихо, явно понимая, что не в чувстве юмора дело.

Но я кивнул.

Заострять внимание на такой ерунде точно не след.

— Старшие и в карты могут. А вот если Степан Терентьевич, он вовсе задачи на картах ставить любит. Возьмёт колоду и давай про вероятности… интересно. Хотя сказал, что если увидит, что всерьёз играем, то выпорет.

— Так ты всерьёз играл?

— Не… я просто колоду принёс… особую, — и улыбка расплывается от уха до уха.

— С бабами? — в этом я не сомневался. Видал такие.

Своеобразненько.

Торговали ими из-под полы, потому как цензурой подобное непотребство было запрещено строго-настрого. Но кто на неё, цензуру, внимание обращает? Особенно в некоторых местах.

— Скажешь тоже… бабы… С прекрасными девами. В греческом стиле! — Орлов и палец поднял. — Ты бы видел, какие там формы… какие изгибы…

Сказал и споткнулся.

Верно, сообразил, что я вроде как младше.

А я не стал разочаровывать Орлова информацией, что формы с изгибами я уже видал всякие, а местная продукция, если так-то, и на эротику с трудом тянет, не говоря уже о большем.

— В общем, теперь и замечание запишут, — произнёс Орлов с чувством глубокого удовлетворения. И на меня посмотрел. — Тебе не запишут. Георгий Константинович писать не очень любит.

Уже хорошо.

— А ты и гордишься?

— А то. Настоящий гимназист должен быть непокорен и свободолюбив! — Орлов поднял палец. — Но в меру. Чтоб не отчислили. За карты не отчислят. Отцу вот позвонить могут…

— Будет ругать?

— Будет. Но не сильно.

— Почему?

— Так карты-то его. Если начнёт сильно, я ж могу и маменьке покаяться, рассказать, что нашёл у папеньки в кабинете и так поразился, что просто не смог удержать в себе…

— Драть тебя надо, — сказал я и подвинулся, опираясь на стену. — Как сидорову козу.

— Вот и отец так же говорит. Но это ж не я. Это натура такая. Сила. Огонь вот… — Орлов выпустил язык пламени. — Видишь?

— Вижу.

— А покажешь?

— Призрака?

— Не. Свою силу.

— Зачем?

— Так… интересно. Я всё из головы выкинуть не могу. Почему я тебя не ощущаю? Даже сейчас вот. Если, конечно, сосредоточиться, тогда да. Ты есть. И такой… не знаю, как объяснить это… ну, понимаешь, будто… немного неудобно, что ли? То ли холодно, то ли сыро. То ли воняет…

— Жарко, — я принюхался к себе и был вынужден признать, что действительно слегка воняет. — Вспотел.

А туалетной водой гимназистам пользоваться возбранялось.

— Нет. Не о том. Хотя… — Орлов тоже поднял руку и принюхался. — Есть чутка. Жарковато сегодня. Просто… понимаешь, Димку я тоже почти не ощущаю. Но это потому как он силу контролирует отлично. Всегда, считай, закрыт.

Про Шувалова я послушаю с радостью.

— А ты нет?

— Я? Контролирую. Ну, случайных выбросов не будет. Да и в целом более-менее. Но она ж живая, течёт. Может, какому камню и нормально, чтоб в коконе. А вот огонь такого не любит.

Ну да, если приглядеться, то сила и вправду живая. Она то обволакивает Орлова с ног до головы ярким коконом, то почти целиком прячется внутри.

И прорывается уже отдельными всплесками-звездами.

— Я тебя чувствую, —